* * *
Была Москвой охаяна, но славилась в миру
казацкая окраина по Дону и Хопру.
Храня поля раздольные, не барские дворцы,
здесь чтили волю вольную из рода в род бойцы,
что не были казёнными, на все за правду шли.
Ряд виселиц с казнёнными плоты в туман несли.
Гуляки бесшабашные, певцы степной войны,
не замками и башнями - решимостью сильны...
Ты в злых бояр не верила и в доброго царя,
ты искры гнева сеяла, чтоб расцвела заря,
звала народ отчаянно к бунтарскому костру,
казацкая окраина по Дону и Хопру.
КАЗАЧЬЯ
Здесь края чужие, лживые,
враг за каждым валуном.
Собрались друзья-служивые
над убитым казаком.
Кто его в разведке выследил -
не узнать в краю чужом,
кто из чащи в спину выстрелил,
кто по горлу вел ножом.
Принимал он смерть суровую,
повстречал её один.
Верил он в Россию новую,
крест да меткий карабин.
Свет зари - вином на скатерти.
Виден дом среди ракит.
Никогда не скажем матери
то, что сын ее убит.
Чтоб не плакала потерянно,
не лила горючих слез,
скажем - сын сейчас у Терека,
где стоит казачий пост.
Как лихой боец он славится,
шлет ей радостную весть,
там в станице есть красавица,
там враги в аулах есть.
Сердце горестно сжимается,
мы утраты не простим.
Потеряли мы товарища
и жестоко отомстим.
Где теряли мы товарища,
и песок от крови ал,
там цветок огня - пожарища
над Кавказом расцветал.
ЗЕМЛИ ВОЙСКА ДОНСКОГО
Земли Войска Донского,
свечи чертополоха
на цветочном ковре.
Земли Войска Донского
провожали в дорогу
казаков на заре.
Помнят наши станицы
как хранили границы
на имперском краю,
бунтовали, случится,
и не чтили столицу,
чтили правду свою.
Помнят наши станицы
фронтовые зарницы,
эхо грозной войны,
вдов печальные лица,
похоронок страницы,
весть победной весны...
Земли Войска Донского.
Месяц словно подкова,
солнце - око орла.
Земли Войска Донского.
Наша доля сурова,
чтоб отчизна жила.
Мы далече бывали
и в тюрьме бедовали,
по этапу брели,
но креста не срывали,
веру не забывали,
возвратиться смогли.
Мы далече бывали,
нас на пир зазывали,
было всё по уму.
Крепче мы не пивали,
краше мы не певали,
чем в родимом дому.
Земли Войска Донского,
нам с обрыва крутого
даль степная видна.
Земли Войска Донского -
дар от господа бога,
дар на все времена.
* * *
Неба звездного полог
пораскинут во тьму.
Сон казачий недолог
и в родимом дому.
Старый воин тревожно
хмурит брови во сне,
и жена осторожно
говорит в тишине:
Спи, мой сокол, спокойно,
никому не грози,
все окончились войны
на великой Руси.
То не взрывы сверкают,
а зарница видна,
Не пожары мерцают,
а восходит луна.
То поспела калина,
а не кровь на листве.
Спят холмы и долины.
Спят злодеи в Москве...
...Он оделся и вышел,
шпорами не звеня,
и никто не услышал,
как он вывел коня.
- Я рожден не для дома,
не для жизни в ярме,
а у вольного Дона
жить себе на уме.
Сон казачий недолог,
нам и явь по плечу.
Вижу пламени сполох
и к победе лечу...
* * *
Молодой казак заходил в кабак,
по столу литой ударял кулак:
- Эй, хозяин-плут, дай-ка водки ковш,
вот последний грош, словом - не тревожь...
Он сидит да пьет, ливень в окна бьет.
Есть повсюду люд, да никто не ждет,
есть по свету путь, да куда спешить?
Вот и молод он, а постыло жить...
- Эх, народ честной, у реки Карай
брошен дом родной и вишнёвый рай,
вьётся надо мной государев стяг,
длится срок земной у войны в гостях.
Не дарить бы даль пулевым свинцом,
не дурить печаль горькой и винцом,
что до вражьих орд - пусть возьмет их чёрт,
я не больно горд, да не гончий хорт...
Засвистел казак песню на авось.
Засвистел сквозняк, знавший мир насквозь:
"А не жить тебе у реки Карай,
сторожить тебе порубежный край,
побивать тебе орды за грабеж,
пропивать в гульбе распоследний грош".
* * *
Чайка, чайка речная,
что печально кричишь,
над водой пролетая,
опускаясь в камыш?
Вольно, белая птица,
в синем небе кружить.
Есть куда возвратиться,
свои крылья сложить.
Мне куда возвратиться,
свои руки сложить,
кто захочет склониться,
надо мной затужить?
Наша слава казачья
с чужаком на ножах,
наша служба собачья
у страны в сторожах,
мы за русские грады
на границе встаем,
нам бояре не рады -
мы о воле поем,
нам родные не рады -
не воюем, так пьем,
ни хором, ни награды,
лишь небес окоем.
Срежет пуля ночная,
кровь сольётся с волной.
Вскрикнет чайка речная
на заре надо мной.
НА ЗАСЕЧНОЙ ЧЕРТЕ
Не меня ты встречаешь под вишнями,
я служу на Засечной черте,
где холмы с караульными вышками,
чтоб костры зажигать в темноте.
Здесь товарищи к бою привычные,
но чужие на праздном пиру,
проклинают боярство столичное,
видят смерть, что красна на миру.
Азиатские полчища дикие
затаились в недальней дали,
затевают набеги великие,
алчут новых рабов и земли.
Будем биться с врагами умелыми,
чтоб на милую Русь не прошли,
грянусь оземь, пронизанный стрелами,
волком пряну с горячей земли...
Прибегу я шагами неслышными,
за туманами тенью замру,
посмотрю, как под белыми вишнями
на гулянье идёшь ввечеру.
А заметишь, не бойся, красавица,
золотистых огней в темноте.
Больше волк во дворе не появится,
он живёт на Засечной черте.
Где волнистые травы склоняются,
обвивая кресты и клинки,
да слезами в тиши разливаются
по оврагам глухим родники.
* * *
Книга жизни раскрылась в небесной дали,
и просторы она озарила:
Возрождайся, казачество русской земли,
боевая былинная сила.
Родовые станицы и сёла крепи,
не оставь без надёжной защиты,
плодородные пашни великой степи
чернозёмом своим знамениты.
Не забудь про душевную песню гульбы,
не запамятуй веры основы.
Пусть беспечны юнцы, но во благо судьбы
мудрецы-атаманы суровы.
Будет слово твоё безупречней клинка,
ясен взор, не запятнано имя,
а казачья мечта, озирая века,
реет вровень с орлами степными.
Не изменят лихие слова и дела
твоего справедливого нрава.
Словно солнце взошла и сердца обожгла
боевая былинная слава.
С КАТОРГИ
Проморозило грудь мою горе,
рассекло, как железо кору.
Я иду умирать на просторе,
кашлять кровью в степную жару.
Полтайги под конвоем срубили
мы в Сибири, куда занесло.
Били, били, меня не добили,
возвращаюсь в родное село.
Забываю чащобы и горы,
и бараки, и наста холсты,
Вспоминаю ржаные просторы
и медовые травы-цветы.
Через реки и пажити слышу
из вишневых садов соловья.
А пустырь вместо хаты увижу -
хату новую выстрою я.
Там истрачу последние силы,
чтобы было как прежде в степи.
Всё, что сердцу казачьему мило,
то и словом и делом крепи.
Помню, дымом клубящимся тая,
взрывы цель накрывали вдали.
Эх, ты пуля - оса золотая,
да осколки - степные шмели.
Я и лихо прожил и красиво,
ясный сокол летал высоко.
Наша родина - дивное диво,
за нее умирают легко.
* * *
Жрец науки, склонившись устало,
поднял череп с раскопа земли,
а потом воссоздал из металла
лик того, что в кургане нашли.
И прервав созерцание ночи,
пронизали распад бытия
серебристые скифские очи,
словно зоркие стрел острия.
Благородной отвагой крылаты,
никому не напомнят они
ни ордынский прищур азиата,
ни пригляд европейской "родни".
Но дорогу и цель избирая,
всевеликой душою крепки,
возле Дона, Хопра и Карая
так глядят казаки-степняки.
Далеко от столичного сброда
здесь еще в незабытом году
утверждали по-скифски свободу,
сокрушали по-скифски беду.
И взирают на мир все жесточе,
роковое решенье тая,
эти серые скифские очи,
словно зоркие стрел острия.
ПОСЛЕДНЯЯ БАНДА
Эй, черные вороны в солнечной сини,
эй, вольные степи в цвету,
последняя банда по южной России
гуляет врагам на беду.
Где банда промчится, там много случится
смертей у Советов в тылу,
звезда на груди будет кровью сочиться,
душа оборвётся во мглу.
Дорога пылится, деревня дымится,
глядит атаман свысока.
Кто знает, что сын атамана томится
в холодном подвале Чека.
Презрев неизбежную высшую меру,
ответил он большевику,
что коли предаст он и братьев и веру,
позор не снести казаку.
Глядел словно взрослый спокойно и мудро
мальчишка в глазницу ствола.
Его расстреляли, а в город под утро
отцовская банда вошла.
Где солнце лучится, там конница мчится
свободная, как облака.
И много костей большевистских пылится
в забытом подвале Чека.
* * *
Дон впереди, смело гляди,
ясная степь широка,
пуля лети, в цель угоди,
не подведи казака.
Враг ли порой вскричит: "Пощади!"
свистнет ли смерть у виска.
Сердце в груди, не упади,
не подведи казака.
С кем не сойдутся в яром бою,
чьи не увидят полки,
не подведут землю свою,
не подведут казаки.
АТАМАН
Над полями заклубился туман,
и далёкого пожарища дым.
Что ж опять ты загрустил, атаман?
Атаман, не заряди холостым.
Вновь сомненья в твоё сердце ползут,
окончательно мешают решить,
ты задумался о том, прав ли суд,
тот, который ты берёшься вершить.
Ты хотел построить дом, сеять рожь
и смотреть, как расцветает земля,
но чужие ты хоромины жжешь
и вытаптывает конь твой поля.
Так спроси ты у померкнувших звёзд,
у селенья, что осталось пустым.
Слезы, пепел - вот ответ на вопрос.
Атаман, не заряди холостым.
Если душит твою родину змей,
если правит твоей родиной зверь,
позабудь на миг завет: "Не убий"
и в безжалостную правду поверь.
Ветер времени твой флаг развернёт
над истерзанным народом святым.
Атаман, тебя Россия зовёт,
атаман, не заряди холостым!
КОМИССАР
За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьётся.
Разметнулась степь-краса
от Луны до Солнца,
пьёт багряное вино -
ей ли бой - не пара?
Здесь лихой разъезд Махно
сцапал комиссара.
Сцапал комиссара,
была драка-свара,
из седла он полетел
с одного удара.
Скачут хлопцы в ночь и в дождь
по степи ковыльной,
дёгтем надпись: "Хрен уйдёшь!" -
на тачанке пыльной.
Комиссар в ногах лежит,
пропуск его выдал.
Ох, и рады парни: "Жид!"
День веселый выпал.
День веселый выпал, -
Изя Кац к нам прибыл!
Глянул в пропуск есаул,
Кацу плетью всыпал:
"А за то тебя я бью,
комиссар порхатый,
что в расход мою семью
ты пустил за хатой.
Всё родимое село
нынче на погосте.
Выгреб, сволочь, всё зерно
до последней горсти!
До последней горсти...
Черепа да кости
там, куда ты приходил
с продразвёрсткой в гости".
Вот в пустынное сельцо
верный путь приводит.
На высокое крыльцо
сам Махно выходит.
Кац в тоске глядит кругом:
"Может, выкуп? Сколько?!"
Топнул батька сапогом:
"Расстрелять и только! "
Расстрелять и только -
твоя доля - долька...
Заряжает револьвер
казачонок бойко.
Щурит синие глаза
хлопец. И смеётся.
За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьётся.
* * *
Казаки - Кремлю не опричники.
Казаки - за Кремль не ответчики.
Но былые лжецы-наветчики
набиваются к нам в советники.
Распинается эта публика:
"Вы не нация, вы - сословие".
Но мечту о Донской республике
не сведёт на нет суесловие.
Наши предки - бойцы-мятежники,
наших песен чисты источники.
Казаки Кремлю не потешники.
Казаки - за Кремль не начётчики.
Там, где вместо хлебов репейники,
будут пашни Донской республики.
Казаки - Кремлю не подельники.
Казаки - за Кремль не заступники.
* * *
Ты говоришь: здесь всё - не так,
здесь русским жизни нет.
Но знаешь, брат, каков казак,
таков и белый свет.
Иль за беспамятством времен
утрачен крови пыл?
Не помнишь даже, что рождён
в роду казачьем был.
Забыл, что прадед твой и дед
смотрели гордо вдаль,
и русских праведных побед
они ковали сталь.
Ты от безвыходности пьян
и голос властный стих.
А на полях шумел бурьян,
когда продали их.
Теперь какой-то чуженин
здесь "бизнес" свой вершит -
хозяин пахотных равнин.
А ты, казак - наймит.
Очнись, недоля - грозный знак,
чтоб стал другим в ответ.
Ведь, знаешь, брат, каков казак -
таков и белый свет.
